Ветер с моря
1. Исполкомский переулок
Пришла пора,
нахлынула как ветер,
расстаться с детством
раз и навсегда —
уже о нём и помнить неприлично!
А ветер детства,
ветер трамонтана,
он время поворачивает вспять:
в нём — запах
просмолённого баркаса,
бычков не с моря,
а со сковородки,
бессчётно раз зашитого,
как с флюсом,
квадратного футбольного мяча.
Мы жили-были
по соседству с морем
в когда-то Итальянском
переулке,
который хоть и звался
Исполкомский,
но старого прозванья не забыл —
он и крещён был
в честь негоциантов
и перспективой уходил в Палермо.
Свой каждый день
я начинал с футбола!
Я бил мячом о каменный забор,
меняя расстоянье,
левой — правой,
коленкой, пяткой,
щёчкой, головой,—
я с малых лет был
профессионалом!
А вечером, балдея от футбола,
отмыв потёки,
мы опять сходились
и выясняли наши отношенья
теперь уже в отсутствие мяча.
Ну кто не знает уличные драки
до первой крови?
Вмазать по сопатке —
и тоненькая струйка потекла,
и он тебе протягивает руку,
и взрослые гогочут, одобряя,
и время расходиться по домам!
Так жили мы на нашем
Исполкомском
интернациональном переулке,
дрались — мирились,
груши воровали,
червей копали, плавали за буй.
И допоздна за каждой занавеской
во всех дворах
журчали патефоны,
и пел свой "Чубчик-чубчик
кучерявый"
на всю округу Лещенко (другой!).
2. Нина Николетти
Наверное, нельзя о Таганроге,
про Чехова не вспомнив,
рассказать?
Но это всё же
не путеводитель!
А Чехов, да,
он был и остаётся
воспоминаньем,
близким к хвастовству.
Зато жила здесь
Нина Николетти!
Она училась
в первом классе "А",
и я — представьте —
в том же самом классе.
Мне кажется,
что, если б не футбол,
любовь была бы
главным смыслом детства!
У Нины Николетти были косы
и синие-пресиние глаза
(нашёл-таки особые приметы!),
но больше в школе
не было девчонок!
Вот так!
И я ей посылал записки,
о чём, не помню,
но не о любви —
мы букву "ю" ещё не проходили.
И от своих переводных картинок
я отрезал ей больше половины,
и во дворе,
играя в колдуна,
гонялся я единственно за Ниной,
все правила приличья позабыв.
Нет! Видно, настоящая любовь
приходит к нам
действительно однажды —
раз я запомнил Нину Николетти,
одну её,
а больше никого!
Мне было семь,
ну с маленьким походом,
но и сейчас захватывает дух:
а вдруг она
всё это прочитает?!
3. Буфет
Я думаю:
на что уходит время?
Оно уходит на воспоминанья!
Я помню чёрный дедушкин буфет,
с амурами,
живой, не антикварный,
с доскою выдвижной для резки хлеба
и будничным столовым серебром —
наследством от пра-пра-кого —
не знаю.
В нём пахло кардамоном и корицей,
кайенским перцем, тмином и листом
с лаврового венка сеньора Данте.
Я по происхожденью —
не боярин,
и вышеупомянутый буфет
стоял в квартире многонаселённой,
а дедушка,
бухгалтерский эксперт,
шуршал как мышь
под лампой накладными
и не был образцом для подражанья.
Кругом висели рамочки в модерне,
и солнца луч,
сквозь шторы проникая,
моими беспощадными глазами
отнюдь не уважительно глядел
на этот реквизит из драмтеатра.
Ещё там был
скрипучий гардероб,
и пасть его зевала нафталином!
Но надо всем
главенствовал буфет,
в амурах,
с деревянным виноградом,
как символ прочной
хлебосольной жизни
с крахмальными салфетками
в колечках,
которая закончилась давно,
а к нам и отношенья не имела!
Я вскорости
расстался с этим домом
и с детством распростился
как-то враз —
в четверг, в конце июня,
в сорок первом.
Я точно помню — именно в четверг! —
мне принесли повестку военкома,
и я ушёл, "имея при себе...".
Я оттолкнул веслом свою гондолу —
и призрак девятнадцатого века
уплыл во мрак,
чтоб вспомниться сейчас,
и ангел, мой хранитель,
на буфете,
сказал мне грубовато,
как Портосу,—
мол, ни хрена не сделаешь
война.